10:07 Дореволюционный период в истории поселка Усть-Баргузин. Часть I |
 Всем кто жил, живет или будет жить в поселке Усть-Баргузин с любовью посвящаю свою книгу… В конце XX – начале XXI веков с новой не бывалой ранее силой активизировался интерес к региональной истории. И возник этот интерес не только среди ученых мужей убеленных сединами, но и среди местных исследователей, а проще сказать краеведов-самоучек, любителей славного прошлого родного края своей малой родины. Как бы не хотелось это признавать, но последние, к сожалению, лишены возможности работать со многими архивными документами, и занимаются лишь только тем, что черпают свой материал в сельских библиотеках, в редких публикаций, в районных и республиканских газетах. И, что немаловажно, довольно часто, насколько это возможно, используют живой язык старожилов, так как последние порой помнят многое из того, что многие годы не воспринималось всерьез и отрицалось как досужие байки, не имеющие под собой научной основы. Вот и мне в своей работе пришлось предпринять робкую попытку по отсеиванию плевел от зерен истины и попытаться рассказать о родном поселке, который в 2013 году отметил не много немало 365 лет со дня основания. За все долгую и славную историю существования поселка, к сожалению, нашлось мало людей, которые работали над его историей. Пожалуй «полной» работой, если это можно так назвать, принято считать труд Кютт Э.Р., который попытался хоть как-то составить в краткой редакции историю поселка и изложить ее в письменном виде. Но, к сожалению, эта работа в настоящее время утрачена и представляет собой разрозненный материал, состоящий из 2-3-х листов машинописного текста. Вот и мне не давала покоя мысль по поводу написания подобной работы, да и найдутся ли такие люди, которые захотят помочь мне. И такие люди, слава Богу, нашлись в лице близких и знакомых, которые живо откликнулись на мою просьбу и помогли в этом скромном труде. Таким образом, вооружившись и укрепившись духом уверенности, предстояло проделать большую работу по сбору и обработке различного рода материала, который хоть как-то проливал луч света на изучаемую проблему. К сожалению, книги, с которыми мне приходилось работать, не смогли дать в полной мере исчерпывающую информацию ни о дате основания поселка, ни о том, кем были по социальному составу его первые насельники. Все авторы, так или иначе, указывали и продолжают указывать на нашего соседа поселок Баргузин как острог и не слова о нашем с вами родном поселке. Как будто бы последнего на момент строительства Баргузинского острога не существовало вовсе?! Но так ли это? Можно, конечно, много спорить по этому поводу, доказывая и опровергая устоявшиеся догмы. Однако не стоит забывать тот факт, что спустя восемнадцать лет после своего основания Усть-Баргузин получит статус поселение?! И это уже тогда, когда города Санкт-Петербурга и в помине еще не было… Однако из всех дошедших источников видно, что изучение Баргузинской долины начиналось именно с устья реки Баргузин, а именно – с того места, где в настоящее время стоит современный поселок Усть-Баргузин. А для этого нужно было найти нечто, что осталось за «бортом» истории. И таким сооружением, возможно, явился наш будущий поселок. Был ли он обнесен частоколом по примеру других острогов, приходиться только догадываться. Важно другое: будущее поселение явилось своеобразной запирающей точкой от возможного нападения извне со стороны инородцев. Можно также предположить, что у всех последующих партий казаков, прибывающих на берег Байкала, не сходила с уст и потому была на слуху печальная история похода Семена Скороходова со своими людьми, погибших незадолго до постройки первого дома на берегу Байкала. Таким образом, несостоятельность наших соседей по поводу того, что Баргузинский острог явился первым и единственным укрепленным сооружением на берегах Байкала, не основательны и необоснованны. Да и стоит наш с вами сосед, как мы с вами прекрасно знаем, в 50-ти километрах от устья реки. Что тоже является немаловажным фактом. Да простят меня баргузинцы, но мне не хотелось своей работой обидеть их, так как и они оставили не менее значимый след в последующей истории Забайкалья, в то время как Усть–Баргузину пришлось все более и более умаляться. И, тем не менее, целью работы послужила именно история поселка Усть-Баргузин. Для этого и были поставлены и частично решены следующие задачи. Выявить и изучить материалы, посвященные истории поселка, начиная с 1648 года и по 2008 годы. Пришлось поэтапно рассмотреть все изменения в общественно-политической, экономической и культурной жизни поселка и изложить их в хронологическом порядке. Очень важно было дать как можно полную характеристику жителей поселка и их вклад в его развитие. Очень важным и, пожалуй, интересным явилось исследование традиционных занятий коренных жителей поселка. И напоследок было решено так или иначе постараться отстоять интерес к истории родного края, поэтому изучение материалов краеведческого характера выступат в данном случае на первое место, так как народ, не знающий своего прошлого, не может иметь и будущего, и поэтому обречен на вымирание. Данная работа рассчитана не только на специалистов, посвятивших свою жизнь краеведению, но и на широкий круг читателей, а также адресована всем тем, кому небезразлична судьба поселка, его славного прошлого, которое неразрывной нитью Ариадны связывает нас с совре-менностью. ___________________________________________________________________________________ ...Начиная с конца X – начала XI веков связи Великого Новгорода заложили добрую почву отношений с жителями Зауралья, что и позволило впоследствии, начиная с середины XVII века, начать процесс присоединения Сибирского края к Московскому царству. Уже в первой редакции Повести временных лет (ок. 1110-1113 гг.), составленной знаменитым Нестором летописцем, под 1096 год имеются сведения о некоем Гюрате Роговине, который вместе с немногочисленными людьми путешествует по Югорской земле. Последующие экспедиции новгородцев относятся уже к периоду монгольского ига на Руси. Так, московские летописи 1365 года доносят до нас отрывочные сведения о смелых вылазках разбойных новгородских людей (ушкуйников и татей) в пределы современных городов Казани и Нижнего Новгорода с одной лишь целью - пограбить татарские кочевья. И такие набеги, как показала дальнейшая история, впоследствии будут только учащаться, что и предопределит в итоге то, что попытка проникнуть за Камешек (Уральские горы прим.авт.) приведет к открытию Московским царством не знакомой ранее Сибири. К XV столетию отряды первопроходцев подходят уже вплотную к рекам Иртыш и Обь. Подобные ранние стремления проникнуть в загадочную страну Сибирь можно охарактеризовать только стремлением к новым победам над самим собой и над суровой природой. Тем более, что московские государи очень нуждались в новых землицах, ясаке, железных и серебряных рудах и, что не менее важно, стремление наладить добрососедские отношения с соседними азиатскими народами, а уже оттуда найти водный путь, по которому можно было идти до самого края земли. Таким образом, к XVI столетию «созрели» все предпосылки, к активному продвижению и «обусловили (тот прим. авт.) территориальный размах русской колонизации этого края в XVII веке». В первой половине XVII века отдельные смельчаки выходят уже к рекам Лена и Колыма, начинаются попытки проникнуть на Енисей и по нему устремиться на северо-восток, к Байкалу. Но добраться на его берега было не так уж просто. Как известно, Байкал располагается в труднодоступной и глубокой котловине-впадине, окруженной со всех сторон высокими горами. Это было немаловажно уже в глубокой древности, так как путями, по которым можно было проникнуть на берега Байкала, служили прежде всего крупные притоки, такие как Селенга, Баргузин, Ангара и Верхняя Ангара. С 1625 по 1627 гг. начинается освоение Прибайкалья. Так, казачьи атаманы Тюменц В. и Перфильев М. оставляют очень интересные сведения об увиденном. Если попытаться окунутся в то далекое от нас время, то поразиться и по правде было чему – перед их глазами предстала земля «многолюдна и богата (различного рода прим. авт.) соболями, бобрами и скотом и «бу-харских товаров, дорогов и киндяков и зенденей и шелков много, а серебра де добре, а коней и коров, и овец и вербудов бесчисленно». Хотелось бы отметить немаловажный факт, что в отличие от той же испанской Америки, где индейцы не признавались даже за людей и поэтому уничтожались тысячами, коренные народы Сибири и Дальнего Востока входили в состав Русского государства без применения каких-либо значительных военных операций, политика присоединения носила в большинстве случаев мирный характер, что, несомненно, влияло на складывание добрососедских отношений между пришлым и аборигенным населением. Чтобы доказать это, придется перевернуть огромный пласт различных царских грамот и нака-зов, отписанных воеводам и приказчикам острогов; в них черным по белому было написано следующее «…ясачных людей в обиду и в изгою никому не давать, налог и насильств никаких не чинить». Но, несмотря на это, отдельные случаи мародерства все же происходили, да и местные князьки нападали на сборщиков ясака и убивали последних. Из-за этого иногда возникали непродолжительные войны, уносивших с обеих сторон человеческие жизни. Чтобы сохранить собственные жизни и сберечь собранный уже для царской казны ясак, казаки начинают строить остроги. Они являются своеобразными форпостами на местах государевой власти. 21 июня 1643 году, по приказу якутского воеводы П.П. Головина, на Байкал был отправлен Курбат Афанасьевич Иванов со товарищи, его отряд состоял из 26 служилых и 48 промышленных и гулящих людей. С собой в проводники или «вожи» как в то время говорили, взял тунгусского князца Можеуля. В своей «Росписи служб» Курбат в частности оставил интересное для современных исследователей сообщение «и велено мне Ивашке, с тунгусских и братских князьков и с их улусных людей государев ясак имать». Помимо этого, Курбату Афанасьевичу поручалось закладывать остроги во вновь открываемых землях и разведать о том, чем богаты вновь открываемые земли: «…писать тунгусские речи, про Ленские вершины и про Байкал, и про новые земли, черчежи чертить с усть Куты – реки и до Ленских вершин, и Байкалу и в них падучих сторонним рекам». В первых числах июля 1643 года казаки выходят на западный берег Байкала и первое, что они увидели перед собой - это огромное пресное море, которое раскинулось перед их глазами от края и до края ойкумены. Где в далекой и призрачной дымке едва были различимы заснеженные вершины полуострова Святой Нос. Поразиться, конечно, было чему. Впервые землепроходцы, привыкшие к суровым северным и притом соленым морям, видели перед собой другое совершенно иное, а именно пресное море, о котором они слышали от многих народов, встречавшихся им на пути. И вот он, Байкал, во всей своей первобытной красоте предстал перед их глазами... Пожалуй, здесь более всего приемлемы слова иркутского писателя В.Г. Распутина о величии и красоте Байкала: «человека всякий раз брала оторопь при виде Байкала, потому что он не вмещался ни в духовные, ни в материалистические рамки. Байкал лежал не там, где что-то подобное могло бы находиться, был не тем, что могло бы в этом и любом другом месте быть, и действовал на душу не так, как действует обычно «равнодушная» природа это было нечто особое, необыкновенное и «богоделанное». Курбат Иванов принимает смелое решение построить плоты и переправиться на остров Ольхон и, по возможности, обложить местное население ясаком, если таковое окажется на острове. Именно с Ольхона и отправился в сторону Забайкалья первый небольшой отряд из 36 казаков и промышленных людей во главе с пятидесятником Семеном Скороходовым «…вверх по Ламе на реку на Ангару…». На чем отправились в путь эти смелые люди, можно только догадываться, но возможно это были дощаники-кочи построенные на скорую руку. И притом настолько качественно, что выдержали весь путь по воде. Хорошо знакомые выходцам Русского Севера эти суда нередко служили не только новгородцам (в XI-XIII вв.) но и, как показала более поздняя история, ватаге Ермака Тимофеевича в его покорении Сибири в XVI столетии. Вот и на Байкале в качестве транспортного средства были выбраны именно быстрые и легкие, устойчивые на большой волне кочи. С большим трудом казаки поднялись к устью реки Верхняя Ангара и уже недалеко от ее впадения в Байкал поставили первое зимовье. И собирают с окрестного немногочисленного населения ясак. Оставив 10 человек на новом месте, Семен идет дальше, стараясь пройти как можно больше – впереди зима, и поэтому нужно было поторапливаться. В конце 1643 года с половиной отряда он возвращается по льду озера обратно на юго-запад, но в Чивыркуйском заливе, не дойдя до устья реки Баргузин, он вместе со своими людьми попадает в засаду, устроенную людьми местного тунгусского князца Архича Баатура. Из донесения енисейскому воеводе стало известно что эта встреча закончилась боем, в результате которого Скороходов погибает с большей частью своего отряда, спаслось только 14 казаков, 12 из которых той же зимой добираются до Верхоленского острога, а двое (это Левка Вятчанин и Максимка Вычегжанин) дождавшись, когда Архича Баатур и его люди откочуют, пускаются также в обратный путь. С большими трудностями и с опаской для собственной жизни добрались они до Енисейского острога. Иванов находился в это время еще на Ольхоне в полном неведении и не мог знать, что произошло с отрядом Скороходова. Об этом он узнает значительно позже, когда вернется обратно в Верхоленский острог. Однако уже спустя 2 года, а именно в 1646 году, из Енисейска на Байкал вновь будет отправлен очередной отряд казаков под руководством казачьего атамана Василия Колесникова «Перезимовав у истока Ангары, он (Колесников прим. авт.) пошел на Верхнюю Ангару. Отсюда дальше на восток, в Забайкалье послал Константина Москвитина и 3-х казаков, которые быстро по льду озера на санях с парусом домчались до Баргузинского залива, и пошли в горы – вверх по долине Баргузина. По глубокому снегу через таежные дебри поднялись на гребень Икатского хребта, спустились к истокам Витима. От них пошли на юг, к истокам Уды, и по ней добрались до Селенги, самой большой из более 300 рек, впадающих в Байкал…». Итак, каждого читающего этот текст хотелось бы попросить обратить внимание на то, что в тексте упоминается конкретное место, то есть Баргузинский залив, а, как известно он располагается в непосредственной близости от того места, где река Баргузин впадает в Байкал. А значит, Москвитин и двое его спутников, войдя в устье реки, прошли мимо того места, где спустя 2 года будет построен первый дом, положивший начало будущему поселку. Хотелось бы отметить, что в исторической литературе совсем не освещалось это событие, оно осталось незаметным и малозначащим уже в силу того, что не имело большого исторического значения на тот момент. За исключением, пожалуй, Баргузинского острога, которому волею судьбы было определено стать впоследствии всерьез и надолго главным и основным форпостом в крае на пути всех последующих отрядов первопроходцев, которые, минуя скромное поселение на берегу Байкала, шли дальше на восток вплоть до границ китайских и даже до берегов русской Америки. А в это время, не дождавшись никаких сведений от Колесникова, верхоленский воевода при-нимает очередное решение вновь отправить на Байкал две партии казаков. Благо людишки имелись, да и тропка в край была уже протоптана. Хотя для собственной охраны и сбора ясака, оставалось мало людей, но приказ государев надо было исполнять и ослушаться его значило лишиться милости царской и всех его привилегий, а то и жизни, а так и возможность есть сколотить худо-бедное богачишко на местных инородцах. Первая группа казаков под руководством Ивана Похабова шла к Байкалу южной стороной и, возможно, уже в 1647 году вышла к Байкалу. Другая, под командованием Ивана Галкина, пошла северным путем. В конце мая – начале июня 1648 года Галкин и его люди выходят на берег Байкала, дальнейший их путь пролегал по морю мимо северной оконечности Ольхона на северо-восток прямиком до устья реки Баргузин, где и была поставлена первая изба на месте будущего поселка Усть-Баргузин. Не дожидаясь, когда придет зима, Галкин поднимается вверх против течения реки на 57 км и на левом крутом берегу строит Баргузинский острог. Иван Галкин, помимо всего прочего, имел строжайший наказ: «чтоб на новых народов наложить ясак и места около Байкала точно описать, а что главнейшее было предметом - золотых и серебряных искать жил». Сохранился даже словесный портрет этого смелого человека «…один из самых выдающихся служилых людей - предприимчивый, жадный до наживы, неутомимый исследователь и завоеватель «новых землиц», типичный русский Пизарро». После своего основания Баргузинский острог становится административно-политическим центром и отправной точкой в исследовании Забайкалья. Усть-Баргузину до конца XVII столетия отводится более скромная, но не менее важная роль: он становится пограничной заставой и занимается ловлей рыбы, которую отправляет для пропитания служилых и промышленных людей в Баргузинский острог. Это можно объяснить еще и тем, что большое скопление людей нуждались в пропитании. Вяленая на солнце рыба была как никогда кстати, что являлась «важным источником питания самих промышленников и единственным кормом для их собак». Несмотря на это, первые поселенцы острогов испытывают нужду буквально во всем. Документы буквально пестрят сообщениями о том, что служилые люди часто голодают не только из-за отсутствия в рационе питания хлеба, но и первого необходимого для нормальной жизни людей: «…хлебных запасов ничего нет…», «…в прибавку и служилых людей и хлебных запасов, иначе им помереть будет с голоду…». Эти челобитные подтверждаются воспоминаниями посла Избранта Идеса, который в 1692 году совершил посольство в Китай и на своем пути в Поднебесную заезжал в забайкальские острожки. Первое, что его поразило на всем своем пути, это состояние людей, которые предстали перед ним, вынужденные нести государеву службу вдали от своих близких и родных: «…Есть умилительное рыдание» – писал он, – по поводу всего приборного войска и по скудости его содержания. На некоторых служилых даже было «…жалостно смотреть потому, что у них ничего нет, ни есть, ни пить, ни на тело облечь нет…». Возможно, осознавая всю тяжесть сложившегося положения, да и что бы мужички ни разбежались в отдаленные остроги, воеводами назначались управители-приказчики, состоявшие в основном из детей боярских или других лиц командного состава гарнизонов. Прежде чем заступить на должность, будущий управитель, в нашем случае приказчик, получал соответствующие «наказные грамоты» и, не теряя время попусту, выезжал к месту своей службы. Для того, чтобы привести дела в надлежащий вид и порядок, на Байкал в 1661 году прибывает енисейский стрелец и казачий сотник Иван Тархов, в качестве помощника с ним прибывает пятидесятник Омельян Миронов. С собой они приводят дополнительное количество служилых людей, которым суждено пополнить количество насельников Баргузинского острога. Первым известным нам делом благодаря сохранившейся переписке становится то, что новый «хозяин» в последующем 1662 году берет в ясачный платеж тунгусов Почаганского рода и попутно обновляет ветхие стены острога. Отдает приказ по поводу дальнейшего лова рыбы с поставкой последней гарнизону. Хотелось бы обратить внимание читателей на интересный факт - чтобы как-то закрепить служилых в новых острогах и дать им возможность, как и всем нормальным людям, иметь семьи и детей, на протяжении всего XVII века и по добровольным и неоднократным прошениям в Сибирь отправлялись «в качестве будущих невест все «женки», гулящие вдовы и девки в сибирские города». Таким, пожалуй, неблаговидным образом, если выражаться современным языком, пополнялось население острогов. Можно предположить, что на первых порах в качестве жен казаки брали за себя и представительниц коренных народов Забайкалья, что закрепляло положение пришлого населения на вновь открытых землях. Караульным из Усть-Баргузинского зимовья поручается начать вновь более подробное, нежели ранее проведенное, исследование Чивыркуйского залива с поиском и описанием всех рек и речушек, лежащих в непосредственной близости от места их непосредственного проживания. В 1666 году Усть-Баргузин получает статус поселение и получает свое современное название. «Кроме казаков и служилых людей, которые были и первыми поселенцами, сюда шло много «вольных» людей. Поток их в Сибирь начинается сразу же после основания первых острогов. Такое добровольное переселение в XVII в. всячески поощрялось». Но шли в Сибирь не только добровольно, шли и принудительно, стоит только вспомнить век XIX… Но это еще будет не скоро, сейчас же у нас на дворе век семнадцатый и надо сказать, что уже в 1679 году царь Федор Алексеевич Романов (кстати, родной брат Петра I. прим. авт.) издает следующий указ «…воров, которые пойманы будут и которым за их воровство доведется чинить казнь, ссылать их в Сибирь, на каторгу, с женами и детьми навечно…». Если говорить о домах первых поселенцев, то можно предположить, что они были построены по русскому обычаю. Вместо юрт и чумов, в которых проживало на тот момент аборигенное население Забайкалья, строились добротные дома с деревянными полам и русскими печами. Потолки и крыши крылись хорошо выделанным тесом. Окна делались небольшими и закрывались слюдой или бычьим пузырем. Косяки над дверями делались низкими, поэтому всякий входящий, прежде чем войти, снимал шапку и склонял как бы голову, крестился на образа с тремя поясными поклонами, при-ветствовал хозяев и по приглашении проходил в дом. По православному обычаю в переднем углу или как его обычно называют «красном» (краси-вый прим. авт.), выходящем на восточную сторону, находился домашний иконостас представленный обычно одной, реже тремя иконами. Для таких целей обычно в доме всегда были образа Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца, перед которыми обычно зажигали жировые, реже восковые свечи. В домах зажиточных соседей перед домашними иконами теплились лампады. Умеющие читать бережно хранили рукописные до раскольного времени Евангелие и Псалтирь. В домах попроще освещение, как и во всем Московском царстве того времени, присутствовало в виде смолянистой лучины, которая закреплялась на светце, или масляного светильника, который больше коптил, чем давал настоящего света. Реже в качестве освещения использовали снятую заслонку с топки русской печи. Все это нередко служило причиной пожара в доме. А если взять во внимание ещё и тот аспект, что постоянно дующие ветра, хочешь ты того или нет, разносили красного петуха и на живущих по соседству. Разделение на какие-либо комнаты как в современном доме отсутствовало полностью. Одна общая комната заменяла кухню, горницу, и опочивальню одновременно. Через весь дом по потолку проходил срединный брус так называемая матица, к которой старались крепить крюк, на который вешали детскую люльку. Из всей мебели присутствовал длинный грубо сколоченный стол, вдоль которого стаяли обычно две скамьи. Вдоль стен стоял один реже два сундука, этакие стенные шкафы позднего средневековья, которое все еще продолжалось в Московском царстве, но и оно с началом восемнадцатого столетия веком преобразований не привело к каким либо переменам в жизни русских людей на задворках российской империи. И подобный образ жизни будет неукоснительно существовать вплоть до самого начала XX века. Так в одной задушевной беседе с одной пожилой женщиной выяснилось, что главная причина, почему она не выбрасывает сундуки, кроется, в том что: «…А что их выбрасывать та? Удобный сам, да и че положишь, в него лежит сухо и не портиться опять же… присесть на него можно, а как же вот так…». Вот и поспорь на счет современной мебели и стенных шкафов. На северной стороне, которая обычно делалась «глухой» т.е. лишенной каких - либо окон располагалась полка, на которой хозяйка хранила нехитрый кухонный скарб, состоящий из деревянной, реже глиняной посуды. Пара чашек, деревянные ложки, стаканы, и сито для просеивания муки. В клети обычно хранили припасы на зиму различного рода крупы, ржаная мука, замороженную рыбу и постное масло… Но главной хозяйкой в семье после женщины в доме была печь. Располагаясь посередине избы печь согревала и кормила уставших хозяев дома и приютившихся на ночь путников. На печи, как это обычно бывало, отводили место старикам и детям постарше. Печи изготавливались не из обожженного кирпича как в настоящее время, а из сырцового по мере постепенного протапливания печи такой кирпич подвергался самостоятельному обжигу и становился подобный монолиту «…А бывало у нас печки так делали в селе - заготовят, значит, глину, заранее нанесут в избу, ну и приготовят там как надо. Воды опеть же там. Затем сделают из досок там опалубку под топку в печке и выше по мере там работы а потом вот так (показывает руками прим. авт.) и мнут, мнут потом глину в руках мнут и набивают меж досками, а там как сделают и дадут постоять какое то время пока печка постоит немного, потом ее потихоньку начинают протапливать там, чтобы это «дух» завелся. Сразу много топить нельзя, печку разорвет, ее вот и топят потихоньку. Там как обгорят доски та снутри можно внешни та которы и аккуратно эти снять и обмазать раствором пожиже и руками затирать до чистоты вот как…». К дому непосредственно примыкали хозяйственные различные постройки хлева, амбары, овины. Важной и характерной чертой сибиряков становиться баня. Она, как и на Руси, используется в целях личной гигиены и оздоровления заболевших простудными заболеваниями. Бани строились не на реке, а непосредственно в собственной ограде или на огороде. Очень интересной особенностью становятся ворота, крытые обычно тесом из сосновых досок, на вереи (столбы которые собственно которые и держат ворота прим. авт.) применяли и по настоящее время стараются применять лиственницу. Будущие вереи шкурили, т.е. «снимали» с них кору, что делали обычно остро отточенным топором, который имелся как основной и главный инструмент любого хозяина дома. Исследования, направленные на изучение истории родного поселка, привели так же к тому, что были обнаружены на старых домах узкие оконца в 10×15 см. в половину венца не более. Что интересно подобные оконца встречаются не только в Усть-Баргузине, но и в таких старожильческих селах, как Макаринино (Башарово), Адамово, Зорино, Читкан и Уро. Прорубали их в основном в сторону улицы, а не в сторону двора или огорода как было удобней, да и в целях по противопожарной безопасности было бы спокойней. Никто из старожилов не мог мне толком разъяснить с какой целью это делалось. Один даже утверждал, что делалось это «…не знаю точно, но возможно с целью вентиляции свежего воздуха в доме или сенях… или че там еще...». Можно конечно принять это объяснение за истину, но тут-то и начинаются загадки, а зачем так высоко над землей? Достаточно было сделать их под полом, что было бы правильней и удобней? А может, это делалось, с целью освещения в сенях? Все возможно. Но почему такие маленькие и не приметные на первый взгляд «амбразуры»? Работа с литературой привела к тому, что в руки попалась книга современного читинского писателя Георгия Граубина «Серебряный капкан» в которой, в частности и дается подробное объяснение происхождение этих оконцев: «Чтобы беглые не докучали просьбами о прокорме, им за окно выставляли на особую полочку простоквашу или хлеб. Со временем в сенях стали для этого выпиливать небольшие оконца. Зовут их также – ланцовками. А Ланцов был в те годы знаменитым вором и беглецом, которого не могли удержать никакие запоры…». И далее если верить рассказу…« У нас как помню еще, бабушка Дарья все выставляла на улицу, на полочку сделанную дедом молоко и хлеб каждый вечер, нам пацанам она все время говорила, что так надо, говорила что так делали и ее родители всегда, вот и она делает, хотя и делала она это вот уже в наше время 50-60гг…». И так становиться вполне ясным прямое назначение этих оконцев и полочек. Их применяли в Забайкалье по прямому назначению долгие годы пока время не стерло о них память оставив только одно название... Александр Башаров
|
|
|
| Всего комментариев: 1 | ||
| ||
