«Люди часто начинают стремиться к великим целям, когда чувствуют, что им не по силам маленькие задачи».

Шестов Л.И.

Для Баргузинского острога и Усть-Баргузинского поселения это, как показывает история, было лишним и бесполезным делом, так как бежать никто и не пытался, да и не горел особым желанием. Безбрежные просторы тайги и Байкал-моря создавали надежный и прочный щит и от нападений из вне.

 
Начиная с XVIIIв. Баргузинский край определяется местом ссылки для уголовников, участников пугачевского бунта и различного рода беглых крестьян, которых старались расселять по Баргузинской долине и которые пополняли собой количество первых поселенцев острогов. За ними шли те, кто на свой страх и риск шел добровольно в поисках лучшей доли в полную слухами и загадочную страну Сибирь. Так, прибывавшие вместе с торговыми людьми крестьяне немного разжившись и окрепнув на новом месте, выписывали из центральной России свои семьи, родственников и знакомых. Незначительное их количество задерживалось в Усть-Баргузине и тем самым пополняло количество жителей поселения. Из-за отсутствия собственных пахотных земель хлеб приходилось закупать или, скорее всего, выменивать его на рыбу в Баргузине или селах, которые стали постепенно появляться в Баргузинской долине как грибы после теплого летнего дождя.

Основными занятиями населения, как и в предыдущие годы и, причем надолго, остается рыбная ловля, вязка и починка сетей, заготовка дров. Собирают дикоросы, в число которых относятся многочисленные съедобные грибы, различные съедобные ягоды, такие как брусника, го-лубика, черника, шикша, шиповник, боярка, клюква, употребляют в пищу медвежий лук черемшу и кедровый и стланиковый орех. 

Для разнообразия в питании в рационе первых поселенцев было и мясо диких животных и водоплавающей птицы. Для охоты на них применяют различные петли, ямы-ловушки, самострелы, а также огнестрельное оружие. Отдельные смельчаки ходили с рогатиной на медведя. С первым хорошим льдом осмеливались выходить в море за морским зверем – нерпой. Шкуру, добытую во время нерповки тщательно выделывали и шили из нее зимние шапки и обувь. Пушной промысел или, как его еще принято называть, «звериный» продолжал играть еще важную роль, так как добытую пушнину в результате собственной охоты или добытую в результате ясака отправляли на места сосредоточения воеводской власти на местах. В более позднее время добытую пушнину сдают различного рода перекупщикам и заезжим купцам.

Из-за отсутствия на первых парах каких-либо дорог применяют реку Баргузин для перемещения, изготавливают дощаники, струги, лодки плоскодонки. Для «казенной надобности», собственных нужд и на продажу гнали смолу и березовый деготь. Отдельные умельцы изготавливали телеги и колеса к ним, делали сани, а также различную деревянную посуду: ложки, кружки, бочки, лагуны, решета, большие чаны для засолки рыбы и т. д. 

Из березовой коры-бересты изготавливали туеса из ветвей ивы плакучей, плели корзины и лукошки. Женщины, как показала история, тоже не сидели сложа руки, они своими повседневными делами, которые свойственны всем женщинам всех поколений, также были мастерицами. В отсутствие своих мужей они вели домашнее хозяйство, пекли хлеб, присматривали за детьми, косили траву и гребли сено, ставили сети и попутно из стеблей крапивы и конопли делали длинные нити, из которых впоследствии на ткацких станках ткали тонкие и толстые холсты, часть из которых окрашивалась в отваре ольховой и лиственничной или березовой коры. Из холстов шили рубашки, сарафаны, верхники. Из собачьего пуха вязались шерстяные носки, чулки и рукавицы. Из выделанных шкур делали всесезонную обувь ичиги, чирки, онучи. Хотелось бы заметить, последние были заимствованы у аборигенного населения эвенков и так пришлись в пору пришлому населению, что применялись довольно долго. С развитием кяхтинской торговли население получило возможность покупать у купцов ткань китайку и шить из нее сарафаны, мужские рубашки и порты. У большинства жителей возле дома растут кусты черемухи, и рябины что позволяло собранную ягоду сушить на солнце и толочь, затем хранить ее в чугунных ступках и стряпать к праздникам пироги.

 
Из-за отсутствия хороших выпасов и покосов, домашний скот могли содержать не все и не всегда, что и остается актуальной проблемой даже в настоящее время. Из домашней птицы разводили кур, от которых получали яйцо, мясо и пух. На небольших огородиках выращивали репу, капусту, редьку, морковь, чеснок, лук и горох «…в ближних селах удавалось выращивать лишь немногие виды овощей, а севернее не рос даже картофель. Плодовых деревьев не было и в помине…». По рассказам более поздних информаторов известно, что в поселке даже до середины пятидесятых годов XX века далеко не все «выращивали даже собственные огурцы и помидоры, так как считалось, что эти овощи не будут расти у нас из-за постоянных ветров и короткого холодного лета».

 
Для хранения христианского благочестия, крещения младенцев, венчания или отпевания покойников выезжали сами или приглашали священников из сел Башарово (Макаринино), Читкана и Уро (храм не сохранился прим.авт.) или даже из уезда Баргузина, где стояли и стоят доныне каменные церкви и велись в то время постоянные службы.

Усть–Баргузин, как и все окрестные села управлялся старшиной, который выбирался всем сходом, или сказать другими словами всем взрослым населением. Старшины время от времени собирались вместе для решения совместно возникающих проблем «…Все они входили в своего рода «федерации» – волость, во главе с волостным старостой. Волостные сходки принимали решения по насущным вопросам как распределение налогов по селам, прокладке дорог, покупке семян и т.п.». В Баргузинском уезде таких волостей было две с центрами в селах Усть-Баргузин и Читкан. 

И в заключение этой главы хотелось бы отметить о том, что до сих пор неизвестно - возникали ли в нашей местности какие-либо эпидемии заразных заболеваний, таких как чума, тиф, корь, оспа, так так никаких сведений об этом не имеется, но вот что достоверно известно - это то, что в 1700 году была проведена первая вакцинация детей от оспы «…была проведена заезжим лекарем Иваном Гришиным». И не смотря на это: «Недостаток врачей, тяжелые условия жизни приводили к высокой смертности населения».

Для преодоления физических недугов, возникающих и свойственных всем людям, население лечится лекарственными травами. Для этого «…русские в Сибири знали и широко использовали лечебные свойства зверобоя, сосновой хвои, черемши, девятильника, березовых почек, малины, шиповника. Кроме того, использовали лекарства животного (мускус) и минерального («каменное масло») происхождения». Кроме того, обладая природной смекалкой, от простуды и переохлаждения, а также от язвы желудка применяется нерпичий и медвежий жиры. Для снижения высокой температуры и жара используется ягода брусники и клюквы, настаивавшаяся в виде морса. В качестве мочегонного средства применяется ягода шикши и брусничный лист, который заваривается и пьется в виде чая. От цинги и от кишечных паразитов собирали черемшу, которую употребляли как в свежем виде, так и в соленом. Старики обычно говорили: «Ешь, ешь паря (парень прим.авт.), не жалко мне, тока мотри как бы не задавило…», подразумевая под этими словами, что от чрезмерного употребления возникнут боли в желудке.

 
Из всего выше сказанного хотелось бы подвести выводы, что начавшаяся колонизация края в середине XVII века уже не могла остановиться сама собой, так как шла полным ходом, что и привело к концу того же достопамятного века к выходу передовых отрядов казаков к берегам Тихого океана. И на этом пути, так или иначе, служилым людишкам приходилось встречаться с местным аборигенным населением. Иногда эти встречи приносили собой военные столкновения и жертвам с обеих сторон вплоть до заключения различного рода договоров и соглашений о мире и совместной меновой торговле. Что и обусловило, возможно, быструю колонизацию Забайкальского края.

 
Век XVIII внес свои коррективы в развитие края. Не обошел он стороной и наш Усть-Баргузин, который, так или иначе, был вовлечен в эту орбиту. Так в Усть-Баргузине останавливались переселенцы из центральной России, которые старались как могли ужиться с потомками первых насельников, что и приводило к положительному результату. Игрались совместные свадьбы, отмечались церковные праздники и многое другое. Так находясь в устье реки, Усть-Баргузин являлся в то далекое время «воротами» в странствовании по Баргузинской долине, в которой одним из самых значимых поселений на тот момент был Баргузинский острог. Из-за отсутствия мануфактур или крупных предприятий, в поселке в течение всего XIX века продолжает существовать натуральное хозяйство. Как и в предыдущем столетии были распространены домашние промыслы, представляющие, по словам Ленина «Необходимую принадлежность натурального хозяйства, остатки которого почти всегда сохраняются там, где есть мелкое крестьянство». Население продолжало заниматься рыбной ловлей, только в отличие от прошлых лет возит рыбу не только для обмена и продажи в Баргузин, а намного дальше, в Верхнеудинск и даже в Иркутск. Так на этой волне и возникает извозный промысел. Этот вид промысла был подхвачен местными купцами, которые старались разбогатеть на новом виде прибыли: «… мамина тетка, дочка бабушки Дарьи, была замужем за купцом Молчановым, а он как мама нам все говорила, все занимался извозом рыбы». Для этого купцы нанимали батраков чаще всего из бедняцких семей. Появляются и свои артели, состоящие в основном из толковых, как говорили в то время, в этом деле мужиков.  «У нас дед еще зимой, после того как Байкал покроется льдом, возил все на продажу рыбу прямо в Иркутск. Не знаю, как он работал - сам или на кого, знаю только по рассказам наших стариков, что рыбу возили на санях, всегда старясь держаться вдоль берега, так параллельно боясь выходить в море. Сам наверное понимаешь, где можно было попасть в трещину или полынью там…». Продолжая говорить о местном купечестве, можно сказать, что торговля, что они вели, приносит ощутимые сдвиги в привычном укладе старожилов. Постепенно уходил в прошлое прежний вид меновой торговли, приводя в движение новые товарно-денежные отношения, развитие частной торговли и капитализма в уезде.

Устенская торговля на тот момент осуществлялась представителями различных купеческих фамилий, среди них можно назвать Лозовского, Купор, Молчановых, Новиковых, Меньшиковых, Зубковых, Черных и Шелковниковых. Они имеют собственные лавки, в которых на выбор покупателю всегда были представлены различного рода бакалейные товары. Большую часть своих товаров они привозят из Верхнеудинска и Иркутска и даже из далекого Нижнего Новгорода. Имелись в ассортименте и предметы, изготовленные местными ремесленниками, кузнецами и шорниками.

 
В первой четверти XIX века царское правительство начинает все больше и больше уделять внимание на развитие национальных окраин России, для этого начинается постепенная земледельческая колонизация Сибири. Так возник «…проект заселения «Сибирского края, прилежащего к границам китайским». Правительство надеялось, что с ростом населения на пограничных землях от Байкала до Нерчинска и Кяхты возникнет торгово-промышленная полоса, которая позволит увеличить доходы от русско–китайской торговли и позволит обеспечить ее обслуживание…». 

Кяхтинская торговля, позволяла ввозить по разным подсчетам до 30% китайских товаров. Среди китайских товаров, что привозились на продажу, преобладали различного рода бумажные ткани (китайка, даба и пр.), шелк–сырец, сахар–леденец, чай, табак и другие товары. Промысел байкальской рыбы постепенно из года в год набирал обороты и приобретал широкую сеть потребителей по всей России. В отдельные годы добыча омуля на Байкале достигала: «…до 7 млн. штук и более…». Лучшие рыбные места начинают привлекать и купцов, особенно тех, которые были заинтересованы в продаже рыбы на внешнем рынке. В Усть-Баргузине и Чивыркуйском заливе наиболее крупным из рыбопромышленников был купец Лозовский. На него работали не только местные жители, но и некоторые из ссыльнопоселенцев. Орудиями лова для местного населения в разные годы служили различного рода невода, сети, вители и саки. Эти рыболовные снасти вяжутся из крепких конопляных ниток (мотауза), а сети, как ни странно слышать в настоящее время изготавливались из обычного конского волоса. Рыбу ловили в течение всего сезона за исключением того времени, когда косяки начинали свой долгий и наполненный трагизма путь вверх по течению реки для продолжения рода. Именно в этот период времени старики строго настрого запрещали даже выходить в море на лодках. Зато после нереста в море и реку выходили все, кто был в состоянии держать в руках весла и сети. По рассказам одного информатора мне стало известно следующее «…дед рассказывал, когда начинался период рыбалки он, а также Петрован Богатых, Василий Малыгин и многие другие мужики выходили в море. Перед тем как ставить сети смотрели на то, насколько саженей отошли от берега, откуда дует ветер и какой, немаловажно было еще осмотреть там воду, попробовать ее на вкус. И только после этого начинали мужики выметывать сети, рыбы всегда брали ровно столько, сколько было необходимо не больше обычно там по количеству ртов в доме. Вот так они и жили наши старики… и всем все хватало, не то что нынче…». Пойманная рыба подвергалась копчению, вялилась на солнце или засаливалась в бочки и отправлялась на склады, которые размещались в непосредственной близости от берега. Хотелось бы отметить, что следы от опор помостов, по которым катали бочки еще можно разглядеть торчащими из воды. Намного позднее, в конце XIX нач. XXвв. по сообщениям информаторов склады охранялись солдатами, для которых была построена сторожевая будка «…когда в первое еще время я приехала с Мишей и Любой обратно в Жиндо ( середина 50х.гг.XXв. прим.авт.) это то живущий у нас на селе старик один там Повелицкий, узнав что я с Устья приехала, а яму там было в то время уже 70 или 80 лет с чем то все мне еще говорил, что он по молодости нес службу в Устьях - охранял склады на Байкале. Так то…».

 
В начале XIX века по указу Высочайшего Сената к переселению в Сибирь подлежали следующие категории граждан - вышедшие в отставку солдаты, крестьяне, отданные помещиками в зачет рекрутов ну и, как повелось в прошлые годы, уголовные преступники. Из-за долгого путешествия из одного края России в другой, берегов Байкала достигали к великому сожалению немногие. Да и те, что доходили, напоминали собой живые трупы. Истощенные, с длинными и нечесаными и немытыми волосами и бородами невольные странники исторгали из своей груди восторженный и облегченный возглас, падали на колени и крестились на байкальскую воду, попутно размазывая грязь на своих заплаканных лицах. Все это приводило в замешательство потомков первых поселенцев, которые со смешанным чувством любопытства и страха смотрели на вновь прибывших людей… 

В 1806 году было составлено новое положение о переселении в Сибирь. «Водворение людей» должно было производиться по усмотрению губернаторов, которые в свою очередь учреждали должности смотрителей поселенцев, которые разделялись на «казенных» и «собственных». Первые водворялись в селениях, построенных за счет казны, вторые селились по своему усмотрению». Так вот, смотрителям вменялась в обязанность еще и другая обязанность -  наблюдать за поведением вновь прибывших поселенцев, всячески содействовать властям и докладывать о любом проявлении недовольства, возникающих в их среде. С этого момента начинается долгий и затяжной период, связанный с политической ссылкой в крае. Вслед за пугачевцами приезжают и декабристы - братья Михаил и Вильгельм Кюхельбекеры. Так, в частности, Михаилу Карловичу принадлежит особая заслуга в описании географии края. По словам преподавателя русского языка и литературы Прокушева Василия Ивановича из Читкана это: «…было глубоко научное исследование Байкала, гор, лесов, обрабатываемых земель…Михаил вел метеорологические наблюдения… даны, сведения о погоде в разное время, осадки, сведения о засухах, дождевых сезонах, несвоевременных морозах, нашествиях вредителей». Приехавший позднее Михаила Карловича Вильгельм Карлович поражен увиденной им природой и тем простым народом, который предстает перед его глазами. «Простолюдины употребляют здесь пропасть книжных слов, особенно часто: почто (пошто), но, однако; далее облачусь вместо оденусь, ограда вместо двор и т.д. Его коробят идиотизмы в местном языке, но иные слова такие как «браток», «сестреница», по мнению поэта, вполне применимы для всех русских. Отметим на диалект сибиряков в его будущих произведениях... ».

Для того чтобы установить круглогодичную связь с внешним миром «…в 1812 году, по приказ генерал-губернатора Трескина, бурятское население, проживающее в Баргузинской долине, за одно лето проложили колесную дорогу от Итанцинской волости до туркинских горячих источников (Горячинск). И тольков 1838 году была проложена колесная дорога от Турки до Баргузина».

 
Следом за Кюхельбекерами потянулись и другие каторжане, которые принадлежали к различным антиправительственным движениям, а позднее и партиям. Среди них в разные годы были народовольцы, петрашевцы, анархисты, эсеры, социал-демократы (большевики и меньшевики), участники польских восстаний и т.д. Хотелось бы отметить, что потомки ссыльных поляков Ржепковские, Никоновы и Лобановы-Лобанчук, проживали и проживают в Усть–Баргузине и в наше время. Некоторых политические, попав в тяжелые условия, смирялись, оставляли свое политическое прошлое и, стараясь не раздражать власти, удосуживались от последних перевода в другие места с более мягким климатом. Так на поселение в Читу был переведен Александр Александрович Мушкин, составивший экономический обзор и проект землеустройства Забайкалья. Павел Иванович Торгашов становится организатором и руководителем амурского пароходства. Александр Платонович Малоземов был назначен главным инженером объединения «Лен-золото» и многие другие, которые продолжают работать по своей гражданским специальностям на благо Российской империи. По разным источникам на поселении в Баргузинском крае под надзором местной уездной полиции находилось до 200 человек. Но возможно и этот список не полный. 

С нарастанием политической ситуации в край ссылаются все более радикально настроенные люди. Проживая до ссылки в Центральных районах Российской империи они хотели ниспровергнуть существующий порядок и на обломках последнего построить свой мир со своими законами. Так в «…В 1885 году в Усть–Баргузин под надзор полиции прибывает большевик П.Ф. Лобанов-Лобанчук, под воздействием которого в 1913 году произошел бунт местных рыбаков против арендатора Лозовского, который один ловит рыбу в богатом Чивыркуйском заливе под угрозой конфискации орудий лова и не допускает туда местных рыбаков. Решено было по возможности обстрелять катер охраны. Ответственность берет на себя К.П. Шилкин, один из местных рыбаков. Вечером, когда катер охраны вошел в Чивыркуйский залив, рыбаки на 30 лодках окружили его со всех сторон. На призыв покинуть залив, рыбаки отвечают градом камней, были, разгромлены палубные надстройки и разбиты сигнальные фонари. Испуганные охранники не оказав сопротивления, прячутся в трюме. Рыбакам ничего не остается, как приступить к лову рыбы. Выйдя из окружения, разгромленный катер направляется на базу. Вслед ему раздаются ружейные выстрелы...».

 
На следующий день для расследования инцидента из Баргузина прибывает пристав И.Г. Загрядский с двумя конвоирами. По данному происшествию было проведено дознание, в результате чего под подозрение попали и были арестованы восемь человек из местных. До окончания разбирательства и суда их посадили в Баргузинскую тюрьму, в которой они находились все время пока шло следствие. Но по окончании следствия, а прошло не много немало три месяца, зачинщиков беспорядков отпустили восвояси и прекратили заведенное на них дело. Само собой напрашивается вопрос, не это ли ответ всем тем, кто привык считать царскую Россию тюрьмой народов? Что даже при подобном инциденте с применением огнестрельного оружия, что было по тем временам делом, не слыханным, и могло бы окончиться отправкой на каторгу, для этих восьми мужиков все закончилось благополучно.

 
В 30–40гг. XIX века в Баргузинской тайге было обнаружено золото. Благодаря изысканиям было обнаружено 5 месторождений, из которых в настоящее время известны такие как Витимское, Ципиканское, Средне–Витимское, Ауниковское и Каролинское. Для добычи золота использовался ручной труд. Кирка, тачка, лом, лопата, лоток для промывки песка - вот, пожалуй, и весь инструмент. На рудники нанималось местное мужское население и ссыльные. Для последних это была какая никакая отдушина, так как сидеть и ничего не делать было страшнее самой ссылки. Паровые машины и драгу могли позволить себе купить немногие из золотопромышленников, а только наиболее состоятельные из них. Да еще надо было нанять специалистов по горному делу из западных районов России. В последний мирный год перед Мировой войной баргузинский купец Яков Фризер привез из Центральной России свою драгу, которую ему доставили на пароходе из Англии до Новосибирска. Оттуда по железной дороге драгу довезли до Иркутска, далее по Байкалу драгу тащили на специально приготовленных салазках по льду 10 пар лошадей до Усть-Баргузина, где и был сделан небольшой привал. Все село высыпало на лед посмотреть на ранее невиданное чудо. Пока стоял лед, нужно было поторапливаться, а впереди была еще долгая дорога. Поэтому, переменив лошадей, обогрев и накормив людей и снабдив первым необходимым, драга двинулась дальше вверх по реке Баргузин. Ее предстояло доставить до места своего назначения на реку Ципикан и, установив там начать первую пробную промывку. По разным оценкам только «…на золотых приисках Я.Д.Фризера в конце XIX столетия было добыто гидравлическим способом 51% от общей добычи в округе (золота прим.авт.) на тот период времени». «До революции 1917 года Усть–Баргузин являлся центром Низовской волости, территориально входивший в Баргузинский уезд Прибайкальской губернии. Управлялся поселок и волость волостным старостой и двумя сотскими. К 1917 в поселке насчитывалось 37 домов. Основными занятиями жителей являлись охота, рыбная ловля, собирание дикоросов». Хлебопашество в ближайших к Усть–Баргузину селах было развито еще слабо и служило в основном для удовлетворения собственных нужд, поэтому среди низовского населения это было причиной неоднократного голода, если учесть тот аспект, что население Усть–Баргузина было в большинстве своем потомками из Центральной России и испытывали острую потребность в хлебе как и всякий земледельческий народ.

Отдельно хотелось бы сказать о школе, в которой обучались дети местных рыбаков: «Первая школа в Низовской волости была открыта только в 1902 году. Она находилась в четырех километрах в селе Башарово (Макаринино). Первым директором школы был Иванов Иннокентий Александрович. Учителями были Кальсин Илья Иванович, сестры Ивановы и Кандаковы, Анна Алексеевна Баткова. С 1908 по 1932 гг. в школе преподает Дмитрий Валерьяеович Давыдов. В школе учатся мальчики из сел Башарово, Усть-Баргузин, Адамово и Зорино. Школа содержится за счет местного прихода церкви, основными предметами в школе были Закон Божий, церков-но-славянский язык, церковное пение, арифметика и грамматика. Для провинившихся учеников применяли телесные наказания. Уроки продолжались с 9ч. утра и до 13 часов дня. Обучение было трехклассным, в конце каждого года проводились экзамены, окончившие школу получали свидетельство». Окончившие школу не могли продолжить своего обучения дальше уже в силу своего социального положения, в котором они родились, как и многие их предки. И не смотря на это получив даже такое образование, каким по праву считается церковно-приходская школа, мальчики считались среди своих безграмотных родителей грамотеями, так как могли читать и писать. Они помогали своим односельчанам в составлении различного рода прошений и петиций уездному и губернскому начальству. Читали письма, иногда залетавшие в этот глухой уголок Российской империи с Русско-японской и Германской компаний.

Александр Башаров